Гвардеец с улицы Победы

22 июня 2006 г.

В дверь позвонили, и я пошла открывать без опаски. На пороге стоял Николай.
- Здравствуй. Я вернулся...
- Иначе и быть не могло, - сразу же подумалось мне. - Кронштадтцы, покинувшие свой город, всегда возвращаются, рано или поздно. Проверено на себе!

Коля не стал исключением из этого правила. Более двух десятков лет своей жизни отдал он нарядному, шумному Ломоносову, успел полюбить его, но Кронштадт ничто на свете не заменит. Как и старых друзей.
- Вот, первый раз вышел в город - и сразу отправился искать тебя, - продолжал Николай. - Спрашиваю в Социальном доме: где тут у вас Марита Шольтес живет? Ее так в детстве звали, а нынешнюю фамилию вспомнить не могу...

Я не удивилась: человек недавно перенес инсульт, кое-что «повыскочило» из памяти. Но осталось в ней самое дорогое - воспоминания мирного, теплого довоенного детства.
Наши семьи дружили, а мы с Колей были младшими детьми: он - с 1927-го, я - с 28-го года. Семья Гавриш была многодетной, и потому играть приходили туда, где просторнее, то есть к нам. Моя мама умело организовывала домашние концерты: мы пели, плясали, декламировали стихи. Старший Колин брат Сережа объявлял номера.
Помню, как однажды он вышел из-за простыни, изображавшей занавес, и вполне серьезно произнес:
- А сейчас Эрнст прочтет вам стихотворение про Испанию. Называется - «Вода и лоханка».
Ой, что было!.. Я чуть не умерла тогда со смеху: название-то Сережа переиначил до неузнаваемости.
- Гвадалахара, - поправил брат Эрнст, и слезы выступили у него на глазах. Но его быстро утешили, и концерт продолжался. До сих пор не могу понять, пошутил Сережа или ему вправду так послышалось.

Не об этих ли веселых вечерах думал Коля, когда посылал мне на память свое послевоенное фото с надписью: «Возможно, вспомнишь, как я приходил в гости к вам». На снимке - девятнадцатилетний военный моряк, грудь украшают орден и медали, а еще - гвардейский значок с ленточкой. Но это было уже потом.

А в роковом 1938-м на нашу семью обрушились несчастья. В ночь на 28-е февраля арестовали отца. Нас теперь ожидала неминуемая высылка из Кронштадта. Прежние знакомые сразу перестали узнавать на улице мою мать. И только очень немногие не оставили нас в беде, в первую очередь - Колина мама Наталья Степановна и ее взрослый сын Сергей. Он приносил нам деньги, продукты и даже уговорил съездить летом в Петергоф, чтобы хоть чуточку отвлечься от жутких страхов и мрачных мыслей. Мы тогда сфотографировались у знаменитого фонтана «Самсон» вшестером: мама, я, Сережа, мой брат Эрнст, Коля и его сестра Женя.

Но мама чувствовала, что скоро умрет; ее тянуло не к фонтанам, а... на кладбище. И как-то раз она собралась туда пойти пешком, но боялась оставить детей дома одних, а потому взяла с собой и нас, и Колю с Женей.
Сначала мы шли бодро и даже пели песни. Потом раскисли под палящим солнцем, а дороге все конца не было. Тогда мама достала из сухой канавы длинную березовую ветку, построила нас по росту и велела идти друг за другом, держась за сучки, а сама взялась за толстый конец. «Поезд» тронулся.
С трудом волоча ноги, я изредка оглядывалась на Колю, замыкавшего шествие. Заметив это, он сердито отворачивался, чтобы не видно было, как он устал. Да и обида брала пацана, что он плетется позади, - потому что ростом не вышел. Ему хотелось быть только первым, всегда и везде.

И вот настал черный день, когда нам приказали в 24 часа покинуть город. Маму сослали умирать в Узбекистан, а нас с братом отправили в Невельский детдом на «перевоспитание» среди малолетних преступников.
Преданный старший друг Сережа писал нам туда, навещал и до самого своего призыва в армию, незадолго до начала Великой Отечественной, присылал посылки и деньги. А потом их с братом Леней призвали на военную службу, и оба они пропали без вести в первые же дни войны в окружении под Белостоком. Вскоре погиб, защищая Ленинград, и самый старший из братьев Гавриш - Михаил. И остались у Натальи Степановны в 1942 году только несовершеннолетний Коля да две дочери: Клавдия и Женя.

Но Николай был «молодой, да ранний». В конце ноября 41-го ему исполнилось 14 лет. Он сразу же вступил в комсомол и собрался идти защищать Родину. Но не берут его - и все тут. Помог сосед - капитан-лейтенант Дегтяренко. Он повел юного патриота к начальнику строевой части, потом к начальнику электромеханической школы учебного отряда и, наконец, в военкомат со словами: «Вот пришел краснофлотец-доброволец!»
Так Николай был принят курсантом в электромеханическую школу и стал учиться на моториста торпедного катера.
Учеба давалась ему легко, кормили отлично, так что он даже частенько приносил домой родным хлеб от своего пайка. Дисциплина была строжайшая. Один из старшин, ответственный за питание, поначалу стал регулярно собирать довески белого хлеба с накрытого для курсантов стола. Его «засекли» и приговорили к высшей мере наказания - расстрелу. Какая «дедовщина» могла процветать в таких условиях!

К 15-ти годам Николай уже принял присягу и был направлен мотористом на торпедный катер. После ранения в ногу его перевели на катерный тральщик 705. Но перед самым первым выходом на боевое задание он неожиданно был взят мотористом на флагманский тральщик 701-й, которым командовал будущий Герой Советского Союза мичман И.Я. Ларин. А 705-й с того задания не вернулся: он подорвался на мине. Не спасся никто.
- Пришли мы в Кронштадт, - вспоминает Николай, - я сразу к матери. А она дежурила в Петровском доке. Подошел я к воротам: она сидит ко мне спиной. Зову: «Мама, мама!» Не отвечает. Я закричал изо всех сил: «Мама!» Тут она обернулась и уставилась на меня. А потом побежала мне навстречу...
Выяснилось, что мать уже знала о гибели всей команды тральщика 705 и потому никак не реагировала на голос сына «с того света».
Что его спасло? Чудо? Да! Не зря же мать втайне от Коли зашила в его форменную одежду образок Николая Чудотворца. И по всем приметам парень был «везунчиком». Разве мог погибнуть в юности человек, если он родился 12-м по счету ребенком в семье, да к тому же еще и «в рубашке»!

Судьба действительно хранила Николая. Ежедневно рискуя жизнью, он ни разу больше не был ранен. Он даже не простудился во время боевой операции по высадке десанта на остров Эзель, когда в штормовую погоду, по пояс в ледяной воде, держал трап, по которому десантники сходили на скалистый берег. Это было в ноябре 1944-го.
За высадку десанта на острова Эзель и Даго и особенно под Нарву, где хозяйничали власовцы и вода у берега была красной от крови, командир тральщика 701 Ларин и командир дивизиона Овадовский были удостоены звания Героя Советского Союза, а сам дивизион стал называться 1-м гвардейским Краснознаменным дивизионом катерных тральщиков.
- В назначенный день, - рассказывает Николай, - мы пришли в Кронштадт. В Петровском парке нас построили у памятника Петру I, и мы в торжественной обстановке, опустившись на колени, дали гвардейскую клятву на верность Родине. Такое забыть невозможно.

День Победы 9 мая 1945 года Коля встретил в Таллине не достигшим призывного возраста кавалером двух орденов Красной Звезды и медалей: Нахимова и «За оборону Ленинграда». В волосах его уже появилась седина, но ему предстояло еще 12 лет тралить проклятые мины, чтобы не гибли люди на Балтике в мирное время. Для таких, как он, война закончилась гораздо позднее.
Последние 5 лет службы, до 1962 года, провел Николай на Новой Земле. Пора было вести «оседлую» жизнь, но море не отпускало, и он еще 20 лет плавал на судне «Андрей Велькицкий» в составе 6-й Атлантической экспедиции, под конец уже в качестве гидроаккустика. Прошел по трем океанам, повидал более 30 стран. Неплохо зарабатывал, так что дочь его и сын ни в чем не нуждались и выросли хорошими людьми.

А потом подкрались болезни, и наступил ломоносовский период жизни Николая. Он перенес 2 инфаркта, но все-таки выжил. Может быть, еще и потому, что поселился не где-нибудь, а на улице Победы! И нашел себе дело по душе, войдя в состав Совета ветеранов. А затем стал его председателем в своем микрорайоне.
Время шло, старели и покидали этот мир родные, друзья и бывшие сослуживцы. И когда, выполняя завещание своего боевого командира Героя Советского Союза И.Я. Ларина, Николай проводил его в последний путь, то оказалось, что он, Коля, остался теперь один из всего дивизиона. И из своей семьи тоже. Понимая, что и сам он уже не прежний мальчик-моторист, Николай Мефодьевич в 2001 году предложил в дар музею «Кронштадтская крепость» свои реликвии: гвардейский значок с ленточкой и фото любимого командира и друга И.Я. Ларина, с его автографом. А я от себя добавила собственное стихотворение, названием которого озаглавлена эта статья.
Ты не похож на стариков,
Что сонно кутаются в пледы:
Всегда другим помочь готов
Гвардеец с улицы Победы.
Последний из большой семьи,
Последний из дивизиона,
Ты прячешь горести свои -
Ни слез, ни жалобы, ни стона.
Не в фильмах видел ты войну:
Блокада голодом душила;
Прощаясь, сыну-пацану
Икону мать в бушлат зашила.
Ты юной жизни не жалел,
За легкой ношей не тянулся,
И все же чудом уцелел
И к мудрой матери вернулся.
Прошли года, но на покой
Ты не стремишься,
бывший воин,
И жить на улице такой
Ты в высшей степени достоин.
Пусть реже снятся по ночам
Обстрелы, мины и торпеды.
Живи, земляк, - ты нужен нам,
Гвардеец с улицы Победы!

Мария АМИНОВА

Николай Мефодьевич очень надеется, что в Кронштадте еще живут его старые знакомые и друзья. Он ждет встречи с вами, ветераны!

 

Самое читаемое