Долгая дорога к дому

22 июня 2012 г.

К 70-летию со дня начала Великой Отечественной войны в «Кронштадтском вестнике» № 24 от 24 июня 2011 года были опубликованы воспоминания кронштадтки Раисы Михайловны Новик (Зиминой), которая встретила войну маленькой девочкой, в Польше, на самой границе между её советской и немецкой территориями. Так что начало войны для неё - это действительно самое-самое начало. Самые первые минуты Великой Отечественной... Эти воспоминания вызвали живой отклик у читателей «КВ». Нам звонили, просили обязательно продолжить публикацию воспоминаний Раисы Михайловны, обрывающихся на фразе:

«Мои скитания по дорогам войны продолжаются, только с этого момента по шоссе, навстречу нам, несколькими потоками, сотрясая всё вокруг, идут наши танки к границе, что даёт нам надежду...» Для Раи Зиминой эта надежда оправдалась - она осталась жива. Факты её биографии кажутся невероятными: как маленькой беженке, оставшейся абсолютно одной, удалось выжить в экстремальных условиях первых дней войны, когда «немцы двигались буквально по пятам»? Сегодня, в День памяти и скорби, мы продолжаем публикацию этих потрясающих воспоминаний.

(Начало в «КВ» № 24 от 24 июня 2011 года)

Миновали самые опасные дни. Налёты с обстрелами и бомбардировками изрядно поредели. Впервые еду в пассажирском поезде, а когда остановились в Смоленске, мне посоветовали обратиться к начальнику вокзала, который ходил по перрону. Он не стал выслушивать, а быстро отправил обратно в вагон, сказав, что надо ехать дальше: немцы приближаются к Смоленску.

На станции Сухиничи со мной вышла молодая женщина, купила мне сладостей и отвела в пункт беженцев, откуда меня взяла к себе жить работница железнодорожной службы. Это была интеллигентная, бездетная семья, они окружили меня теплом и заботой. И только теперь, находясь в тишине и покое, я осознала, что со мной произошло что-то очень страшное: нет больше моих родителей, нет родного дома, и ничего уже не вернуть. Глухая депрессия накрыла меня, я постоянно плакала, ничего не ела, у меня появилось много вшей.

Чтобы уберечь от тревожных воспоминаний, мне предложили пожить в семье у другой работницы железной дороги, которая недавно родила девочку и приютила мальчика 6-ти лет из Бреста, а ее муж уже воевал на фронте. У тёти Раи (моя тёзка) мы со Стасом жили довольно долго. Помогали нянчить девочку и по хозяйству. Немцы рвутся к Москве. Война добирается и до Сухиничей, опять бомбёжки, от которых прятались в погребе, что был через дорогу. Тем временем в Сухиничах организовали детский приют, где собрали около 40 детей ясельного и дошкольного возраста, лишившихся родителей в первые дни войны, и по нашему со Стасом желанию нас отвели туда.

Сначала нас вывезли на дачу в деревню, но так как немецкие самолеты стали появляться над лесом и деревней всё чаще и чаще, вернули в Сухиничи, где погрузили в товарный состав и отправили в глубокий тыл. Привезли в Мордовию, в Бол-Березники, сюда же прибыл эвакуированный специальный детский дом из города Глухова Сумской области, с детьми - школьниками 3-5-х классов. Дети-сироты, пострадавшие от голодомора на Украине в начале 30-х годов, родителей не помнили и с малолетства жили и воспитывались в детском доме.

Меня - школьницу - определили в младшую группу этого украинского детского дома, остальных увезли в Саранск.

1941-1944. Детский дом Учеба.

В начале учебного года нас одели в серые ватники и лёгкие ботинки. Зима 41-42 года выдалась суровой, в ботинках ноги промерзали насквозь, и у некоторых детей, в том числе и у меня, были обморожены пальцы ног.

Учебников и тетрадей не было,писали на газетах. Учили на русском языке, поэтому украинским детям, ранее обучавшимся на родном языке, учиться было очень сложно, мне легче. Тем не менее, за период учебы мои знания, как мне казалось, оставались на прежнем уровне, так как основным и единственным их источником было объяснение учителя, а сосредоточиться не удавалось: в памяти всплывали ужасы войны и накатывалась безысходная печаль и меланхолия. А за время, проведенное в изолированном и тесном общении с украинцами, которые говорили исключительно на своём языке, я забыла родной русский и впоследствии переучивалась.

Работа

Так как мужчины (в Березниках все поголовно были на войне) защищали Родину, вся работа по обеспечению жизнедеятельности легла на женские плечи, рабочих рук катастрофически не хватало. Вместе со взрослыми мы ходили на все сельскохозяйственные работы: посадку овощей, прополку от сорняков, собирали урожаи зерна и овощей. В Мордовии сеяли целые плантации конопли, она вырастала выше нашего роста и крепко сидела в земле, вытаскивать её было чрезвычайно трудоёмко, но другого способа уборки урожая не было. А когда мы ходили на засолку капусты, нам разрешали брать кочерыжки, которые мы тут же сгрызали.

Кроме того, у нас не было уборщиц, истопников, дворников, и все эти работы мы выполняли сами. По графику производили уборку помещений, зимой разгребали снег, а также сами пилили и кололи дрова, топили печь. Всё это было очень трудно для истощенных, вечно голодных, 10-12- летних детей.

Летом жилось полегче, нас водили в царство леса, где росли ежевика, земляника, дикий чеснок, щавель. Собранный шиповник мы сдавали в аптеку (для фронта), а грибы - в столовую.

Голод

Повсеместный голод в военное лихолетье не обошел и Мордовию. Собранный урожай весь сдавали государству, не оставляя себе ничего («НЗ» - неприкосновенных запасов - для нас не существовало). Снабжение продуктами питания и само питание было очень скудным. И вскоре наступили совсем голодные времена. По несколько дней подряд не получали и без того мизерную норму хлеба, а иногда из-за отсутствия продуктов столовая оставалась на замке. Были случаи, когда мальчишки первыми врывались в столовую, забирали всё с наших столов, затем со своих, и мы опять уходили с пустыми желудками.

Много было крыс разных мастей, они не боялись людей и смело разгуливали по столовой.

В поисках еды мы ходили на помойки, иногда находили картофельные очистки и ели их сырыми (помоек, как таковых, не было, просто очистки выплескивались на улицу возле палисадников частных домов, возможно, специально для голодных). Кто был посмелее, ходили по домам - просили милостыню. Осенью, когда уже была выкопана картошка в поле, разгребали землю, чтобы найти случайно оставшуюся. А еще ходили к хлебопекарне и вдыхали запах свежевыпеченного хлеба.

Помню, с этой нашей отдушиной были изрядные перебои, так как хлеб выпекали нерегулярно, не было муки, и мы сразу понимали в такие дни: хлеба не получим. От постоянного недоедания у всех детей развилась дистрофия, цинга, некоторые начали опухать.

Вечерами, лёжа в кровати, когда бесконечно грызшее чувство голода мешает заснуть, мечтали о чём-нибудь приятном: вот кончится война, еды будет вдоволь, будем есть, что захотим, причём картошку - непременно сырую, ведь она такая вкусная. А ещё ребята с Украины мечтали о том, что когда вернутся на родину, там обязательно найдутся их мамы. Но голод глушил всё. И хотя это непреходящее чувство голода давно уже стало обычным, иногда оно обострялось очень сильно. И тут неожиданно одна из девочек запевала песню, а остальные, прервав разговор, мгновенно подхватывали и пели. Как они красиво пели на 2-3 голоса! Мелодичные, печальные взрослые украинские песни о тяжёлой доле. Все дети были необычайно одаренными от природы, имели прекрасные голоса. С наслаждением и замиранием сердца я слушала это проникновенное пение, оно производило на детскую душу неизгладимое и незабываемое впечатление. Это были минуты, когда я могла забыть о себе, о голоде, о войне, и мне было очень жалко этих детей, совсем не помнящих своих родителей и в своем коротком детстве второй раз испытывающих этот ужасный голод.

Часто выступали в районном клубе с концертами художественной самодеятельности, показывая увлекательные, яркие и талантливые программы. У местных жителей они наверняка остались в памяти.

Снова появились гниды и вши, с которыми мы постоянно вели борьбу, вытаскивая их друг у друга, как мартышки. Появились вши и в нательном белье. Не могу вспомнить банные дни, зато хорошо помню дезинфекционные пункты, где снятую одежду «жарили» в печке - обрабатывали острым паром.

Эпизоды из жизни детдомовцев

Несмотря на трудности, жили дружно. Беда сближает. И много интересного происходило с нами. От постоянного голода абсолютно пропадал аппетит, и когда в это время давали хлеб (иногда, возвращая долг) мы его брали с собой и прятали на «потом», чтобы съесть когда захочется, в результате кормили мышей, которые ночью бегали по нашим одеялом, а мы просыпаясь вскакивали и визжали. А однажды, готовясь ко сну и расстилая постель, девочка снимает подушку, а оттуда в разные стороны разбегаются мышки.

Или как-то Сима Беленькая-(моя соседка по кровати), необыкновенной красоты девочка, наелась ядовитой травы, приняв ее за съедобную и началось представление: она была совершенно невменяема, никого не узнавала, говорила всякие небылицы, прыгала с одной кровати на другую, убегая от кого-то. Вначале мы веселились, но чем дальше, тем больше, кто-то сообразил в чём дело, вызвали воспитательницу, та - врача, и Симу увезли в больницу, слава Богу всё обошлось, и она вернулась к нам здоровой.

И еще запомнился случай. Сидим спокойно за рукоделием, вдруг в одном месте обваливается потолок, падает вниз и вместе с ним одна из наших девочек. Удачно приземлилась между кроватей, не покалечилась и никого не придавила. Зачем-то полезла на чердак и, наступив на прогнившую доску, вместе с ней рухнула вниз.

Здание барака было старое, ветхое и очень холодное, зимой топили печку, и тут же выдувало, мы постоянно мёрзли.

Никто из нас не бездельничал, каждая находила дело, которое нравилось. Девочки были искусными мастерицами, умели вышивать гладью и крестиком, ришелье и узелками. Вязали кружева, носки, рукавички и всему этому научили меня. Для вязания крючком разбирали панцирные сетки от сломанных железных коек, выброшенных за непригодностью. Где-то доставили напильники, долго, старательно и терпеливо выпиливали форму крючка до получения удобного для вязанья. А для ниток распускали рваные вязаные вещи. Из лоскутьев старых матрасов в яркую полоску выдергивали цветные нитки - для вышивания, а из ветоши простыней выкраивали квадратики, которые обвязывали этими нитками и обязательно в уголке вышивали цветочки. Получались замечальные носовые платочки. Эта работа отвлекала и сосредотачивала, увлекала и успокаивала.

А однажды к нам в группу воспитательница привела женщину - выбрать девочку с целью удочерения. Она выбрала меня. Стали убеждать, как мне будет хорошо, тепло и сытно. Что она имеет свой дом, сад, корову, своё хозяйство. Однако (когда они ушли) девочки меня отговаривали, сказали: а вдруг найдется мама, и эта тетя не отдаст тебя. Да и мне не хотелось расставаться с детьми, к которым я очень привыкла, и они стали близкими и родными.

Лето 1943. Санаторий. Тиф

Детский Дом получил одну путевку в санаторий, и эта путевка досталась мне. Санаторий был расположен в живописном месте пригорода Саранска. Получаю полноценное питание. Стоит теплая солнечная погода. Рядом - плодово-ягодный совхоз, куда ежедневно ходим на сбор ягод. Ровные ряды кустов малины, смородины, крыжовника, закрою глаза и вижу эту красоту. Только жить в этой сказке до(велось недолго. Как-то в тихий час врач проводила обход, я пожаловалась на головную боль, температура зашкаливала за 39, и меня поместили в бокс изолятора. Дальше - в полузабытье. В проблесках сознания помню, как везли меня на повозке, наглухо закрытой одеялом в больницу Саранска. Это был тифозный барак, переполненный больными тифом и столбняком, умиравшими ежедневно. Диагноз моей болезни - тиф. Лежала в критическом состоянии с предельно высокой температурой, в бреду, забывшись тяжелым сном. Никто меня не навещал. Детдом -далеко, да и не на что им было ехать и везти нечего. А однажды проснулась и вижу на тумбочке много всего вкусного, по словам работников больницы, «воз и маленькая тележка». Это сам директор санатория (молодой мужчина) привез мне передачу с гостинцами. Но так как есть совершенно не могла, всё это унесли на хранение. Прошло время, я пошла на поправку, появился аппетит, но моя драгоценная еда была уже съедена без моего участия, а мне объяснили - не было надежды на выздоровление и извинились.

Да, я не осуждаю, возможно она кому-то и помогла. А вот поступок директора санатория и его забота обо мне тронули до глубины души и послужили примером порядочности и доброты, и, возможно, стали переломными моментами на пути к выздоровлению.

Казалось, кому есть дело до осиротевшей, больной девочки? Будто мои заботливые родители прислали через него весточку. Болезнь отступает, уже могу сидеть на кровати, а когда пытаюсь встать, тут же падаю: ослабленный организм не может держать тело, голова кружится. Заново училась ходить, вначале держась за спинки коек, по несколько шагов, с каждым днем прибавляя расстояние. Затем медленно и неустойчиво, шаг за шагом, без опоры, как ребенок, делающий первые шаги.

Воспитательница приехала за мной, была уже глубокая осень. Мне было неловко от того, что из-за меня пропала путевка.

Зима 1943-1944

Когда привезли меня из больницы, в детском доме царило радостное воодушевление. Красная армия перешла в наступление и освобождала нашу землю и города от фашистов. Освобождена Сумская область, город Глухов. Воспитатели получали ответы на свои письма от родственников, учителей, остававшихся в оккупации. Радости не было предела, стали мечтать о скором возвращении домой. Мне тоже захотелось получить письмо от кого-нибудь из знакомых и рассказать о своём горе и о том, что, пройдя бок о бок со смертью, я выжила. На запросы детского дома по розыску родителей ответы были отрицательными. Что родители могут быть живы, даже и предположить не могла. И вдруг меня озарила мысль написать письмо бывшим соседям, в Кубеноозерье Вологодской области, где мы жили до отъезда в Польшу, дружили семьями, а потом папа вёл переписку и всегда читал нам письма. Хотя в правильности адреса я вовсе не была уверена.

В тот день весь детский дом буквально «стоял на ушах» Дети бегали по корпусам и кричали: «У Раи мама нашлась!» Вот так и докатилась до меня эта потрясающая новость. Произошло невероятное. Тётя Нюра получила моё письмо, оказалось, она переписывалась с моими родителями, и моё письмо тут же переправила маме. Тётя Нюра рассказывала о том, что моим родителям удалось живыми добраться до Родины (кроме бабушки). И что моя мама и брат случайно встретили папу на вокзале города Горького (ныне Нижнего Новгорода), и уже вместе они добирались до Харовской, где сейчас и живут мама с братом Сережей. А папа воюет на Белорусском фронте. Родители всё время разыскивали меня, но безуспешно, и что мы счастливые, у нас папа жив, а у них дядя Ваня уже погиб.

Получив адреса родителей, я сразу написала им письма. Всем детским домом стали собирать посылку на фронт. Старательно шили и вышивали кисеты для табака, обвязывали и вышивали носовые платки, вязали теплые шарфы, носки из шерсти, добытой воспитателями у местных жителей. И всё это вместе с коллективным письмом отправили на фронт по адресу папы.

Вещий сон

Этот сон запечатлелся в моём сознании чётко и навсегда. Высокий холм, наверху которого, одетый в шинель, фуражку и сапоги стоит Сталин (как на плакате), внизу холма - мой папа в нижнем белье - белые кальсоны, белая рубашка, босиком. Полное безмолвие... И всё... Проснулась в состоянии сильной тревоги и смятения. Весь день плакала, и это всего через несколько дней по получении счастливого письма от тёти Нюры. Ребята утешают: мама, родители нашлись, а ты плачешь - радоваться надо. Но я не могла ничего с собой поделать, это было предчувствие большой беды. И в этот день получаю письмо от мамы, в котором она сообщает, что пришла похоронка, и нашего папы больше нет...

Раиса НОВИК (ЗИМИНА)

Кронштадтский вестник № 24 (24459)

Самое читаемое