Новости Кронштадта
18.04 На летний режим эксплуатации переведено более 8 единиц инженерной и коммунальной техники
10.04 Военные коммунальщики проводят весенние субботники!
28.03 Парки и скверы Кронштадта закрывают на просушку
23.03 Жители несут цветы к стихийному мемориалу у Владимирского собора
23.03 Отменены все районные массовые, культурные и спортивные мероприятия
22.03 В Кронштадте проходят рейды по выявлению брошенных автомобилей
19.03 Временно полностью закрывается движение по внешнему кольцу на 120-м километре КАД
Афиша-Анонсы
9 апреля открытие выставки студентов «Современные миры»
16 и 17 марта Фестиваль "День Римского-Корсакова"
С 27 февраля выставка «Россия — страна морей и океанов»
23 февраля праздничное мероприятие, посвящённое Дню защитника Отечества!
22 февраля праздничный концерт «Защитникам – Слава!»
Пушкин и «гроза двенадцатого года»
01 февраля 2012 г.
175 лет назад 29 января (по ст. стилю) трагически оборвалась жизнь великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина. Поэта всемирного масштаба, откликавшегося на любые события своей эпохи. Поэта и историка, в творчестве которого с годами все яснее звучали мотивы гражданственные, мотивы любви к Отечеству. А одно событие громадного исторического значения оставило в нем неизгладимый след еще в самые юные годы...
Невозможно переоценить влияние Отечественной войны 1812 года на мировоззрение Александра Пушкина. Ведь с участниками ее Пушкин встречался еще лицеистом. И лучше, чем сам Пушкин, не сказать о чувствах юношей, которым не довелось лично участвовать в этом громадном для народа событии:
Вы помните: текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать Шел мимо нас...
И можно себе представить, с каким восторгом читались и перечитывались тогда стихи самых «державных поэтов» того времени. И опять-таки сам Пушкин в «Воспоминаниях о Царском Селе» отдал этому «дань сердца и ума», словно из бронзы отлив суть этих исполненных любовью к Отечеству стихов:
Державин и Петров героям песнь бряцали Струнами громкозвучных лир.
О том, как подействовало на юную душу поэта чтение своих же стихов, прочитанных в «двух шагах от Державина» Александр Сергеевич вспоминал позднее: «Я не в силах описать состояние души моей: когда дошел я до стиха, где упоминается имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом...
Не помню, как окончил свое чтение; не помню, куда убежал. Державин был в восхищении, он меня требовал, хотел меня обнять... Меня искали, но не нашли». Вспоминал об этом Пушкин и в «Евгении Онегине»:
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться муза стала мне.
Моя студенческая келья
Вдруг озарилась: муза в ней
Открыла пир младых затей,
Воспела детские веселья,
И славу нашей старины,
И сердца трепетные сны.
И свет ее с улыбкой встретил;
Успех нас первый окрылил;
Старик Державин нас заметил
И, в гроб сходя, благословил.
Обратите внимание, как переплетаются сердца трепетные сны со славой нашей старины... Может, это и спасало душу гения в очень вольнодумной обстановке лицея, где среди воспитателей преобладали масоны и преподавал французскую литературу профессор де Будри — родной брат героя и жертвы Французской революции, «друга народа» Марата. Идеями «вольности кровавой» проникнуться в юности легче всего. А вот «любовь к родному пепелищу, любовь к родительским гробам», наверное питали и рассказы о пепелище нашей древней столицы Москвы, делегацию с ключами от которой напрасно ждал Наполеон на Поклонной горе, и стихи участников и героев воистину народной Отечественной войны партизана-гусара Дениса Давыдова, офицера Федора Глинки, своего наставника в поэзии Василия Жуковского.
Конечно, откровенные разговоры в дружеском кругу участников «Зеленой лампы», среди которых многие вернулись из похода в Европу, навевали мысли о необходимости пресечь «барство дикое, без чувства, без закона», которое «присвоило себе насильственной лозой и труд, и собственность, и время земледельца».
Но не мог же поэт не восхищаться и подвигами прославленного героя войны 1812 года генерала Н.Н. Раевского, с сыном которого молодым Николаем Раевским дружил, в дочерей которого тайно влюблялся! Одна из них, Мария, стала потом прообразом Татьяны Лариной в «Евгении Онегине». Именно с этой семьей Пушкин, будучи в южной ссылке, совершил путешествие по Кавказу и Крыму.
Есть у Пушкина озорное, остроумное стихотворение «Рефутация г-на Беранжера» (именно «ф», а не «п»). В нем немало многоточий, которые обозначают слова, при дамах не произносимые. Так что и процитировать можем мы только отрывочно (кто захочет прочесть полностью - найдет в академическом полном собрании сочинений):
Ты помнишь ли, как за горы Суворов
Перешагнув, напал на вас врасплох?
Как наш старик трепал вас, живодеров,
И вас давил на ноготке, как блох? ....
Ты помнишь ли, как царь ваш от угара
Вдруг одурел, как бубен гол и лыс,
Как на огне московского пожара
Вы жарили московских наших крыс?
И, перефразируя известную песню, «цитировать нет больше мочи»... Читайте, такого Пушкина знают немногие.
Несомненно, что «гроза двенадцатого года» побудила Пушкина, по мере взросления, все глубже всматриваться в глубины отечественной истории, проникнуться державными мотивами «Истории Государства Российского» Н.М. Карамзина, общение с которым благотворно действовало на крепнувший его поэтический гений. Героическую поэму «Полтава» создавал человек, уже вполне проникнувшийся славой Отечества, отдавший дань мужества и мудрости царя-реформатора Петра Великого.
Думается, не без влияния воспоминаний об Отечественной войне 1812 года создал зрелый Пушкин и стихотворение, вызвавшее злобные нападки тогдашних (да и всех последующих) либералов:
О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Ответ поэта отнюдь не только «кичливым ляхам»:
И ненавидите вы нас... За что ж? ответствуйте:за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли Того,
под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?
Вы грозны на словах – попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..
Так высылайте ж нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.
Еще большее озлобление либералов прошлого и нынешнего времени вызывает другое стихотворение Пушкина - «Бородинская годовщина», о подавлении восстания польской шляхты в 1830 году. Поэт напомнил о Суворове, который когда-то брал Варшаву и внук которого доставил в русскую столицу весть о новом триумфе русского оружия. Но вслушайтесь, как современно звучит для нашего поколения, помнящего и Великую Отечественную войну:
Великий день Бородина
Мы братской тризной поминая,
Твердили: «Шли же племена,
Бедой России угрожая;
Не вся ль Европа тут была?
А чья звезда ее вела!..
....
Ступайте ж к нам: вас Русьзовет!
Но знайте, прошенные гости!
Уж Польша вас не поведет:
Через ее шагнете кости!..»
О правоте поэта и его провидческом даре 70 лет назад напомнил крах нового нашествия Европы, объединенной бесноватым фюрером, «в белоснежных полях под Москвой». И пришло это нашествие именно через «кости Польши»... Было бы не худо помнить об этом и всем прочим желающим повторить «подвиги» польских ли шляхтичей в 1612 году, и позднее, Наполеона или Гитлера...
В. Захарова
Газета Котлин № 2 2012г